Южная Азия, и без того насыщенная историей конфликтов, вновь приблизилась к краю пропасти. В последние дни апреля 2025 года регион оказался на пороге новой фазы эскалации между двумя ядерными державами — Индией и Пакистаном. Поводом стало жестокое нападение на туристов в Пахалгаме (союзная территория Джамму и Кашмир), унесшее жизни 26 человек. Ответственность за атаку взяла группировка «Фронт сопротивления» — боевое крыло более известной террористической организации «Лашкар-и-Тайба», базирующейся в Пакистане и запрещённой во многих странах.
Эта трагедия вскрыла давно тлеющие напряжения, подогреваемые не только проблемами суверенитета в Кашмире, но и куда более фундаментальными противоречиями: распределением водных ресурсов, асимметрией оборонного потенциала, кризисами национальной идентичности и борьбой за политическое выживание внутри обоих государств. Решение Индии приостановить действие Договора по Инду 1960 года, впервые за всю историю конфронтации, стало, пожалуй, самым тревожным сигналом: это не просто дипломатический жест, но удар по самому основанию экономической и продовольственной безопасности Пакистана.
Тем временем Исламабад отреагировал жёстко: воздушное пространство над Пакистаном закрыто для индийских рейсов, дипломатические отношения урезаны до минимума, товарооборот фактически свёрнут. Вдоль линии контроля в Кашмире — ежедневные перестрелки, возобновлённые после формального прекращения огня, заключённого в 2021 году.
Ситуация усугубляется тем, что обе страны находятся под давлением внутриполитических процессов. В Индии приближаются парламентские выборы — и правительство Нарендры Моди, во многом строящее свою легитимность на жёсткой антипакистанской риторике, не может позволить себе проявить слабость. В Пакистане, наоборот, хрупкий баланс между гражданским правительством и армейской элитой вновь пошатнулся — и традиционная мобилизация на внешнем враге становится средством консолидации.
Обе стороны не исключают «решительных шагов», а язык ультиматумов становится доминирующим. Министр обороны Индии Раджнатх Сингх пообещал «удары по организаторам», а МИД Пакистана заявил, что попытка перекрытия воды по Инду будет расценена как casus belli — повод к войне. В совокупности эти сигналы рисуют мрачный сценарий: от точечных ударов до крупномасштабного конфликта. Тем более, что уже есть прецеденты — 2016 год (операция в Ури) и 2019 год (авиаудар по Балаки), когда эпизодические столкновения едва не вышли из-под контроля.
Южная Азия снова балансирует между национальной гордостью и взаимным уничтожением. На этот раз — с риском задеть не только стабильность региона, но и глобальные интересы: через Кашмир сегодня проходит не просто линия контроля, а линия тектонического геополитического сдвига, за которой следят в Вашингтоне, Пекине и в столицах Персидского залива.
Теракт в Пахалгаме: спичка, брошенная в сухую траву
Атака, произошедшая 22 апреля 2025 года в живописном районе Пахалгам, мгновенно стала водоразделом. Открытие огня по автобусу с туристами в разгар курортного сезона — символическое преступление: удар был нанесён не по военным или полицейским объектам, а по мирной повседневности, с целью вызвать массовый резонанс, посеять панику и спровоцировать правительство на жесткий ответ. Убито 26 человек, включая женщин и детей. Ещё более 40 получили ранения. По данным индийской разведки, трое из пятерых нападавших — граждане Пакистана.
Ответственность за теракт взяла на себя группировка «Фронт сопротивления» (The Resistance Front), являющаяся структурным ответвлением печально известной «Лашкар-и-Тайба» — группировки, связанной с рядом масштабных атак в Индии, в том числе с трагическими событиями в Мумбаи в 2008 году. Хотя Исламабад категорически отверг причастность к инциденту и обвинил Индию в «фальсификации фактов», Нью-Дели назвал атаку «пересечением красной линии».
Уже на следующий день Индия:
– отозвала своих дипломатов из Исламабада;
– выслала половину состава пакистанского диппредставительства в Нью-Дели;
– заморозила процесс выдачи виз для граждан Пакистана, приостановив и ранее выданные документы (около 11 тысяч человек);
– объявила об отзыве своей делегации из всех двусторонних форумов, включая «Координационный совет по водным вопросам Инда»;
– и самое резонансное: в одностороннем порядке приостановила действие договора о распределении вод реки Инд, заключённого в 1960 году при посредничестве Всемирного банка.
Это решение вызвало молниеносную реакцию Исламабада. Уже 24 апреля состоялось экстренное заседание Комитета национальной безопасности Пакистана под председательством премьер-министра Шахбаза Шарифа. Приняты следующие меры:
– закрытие воздушного пространства над Пакистаном для всех индийских гражданских и военных рейсов (ключевой маршрут в Европу и США);
– приостановка всей двусторонней торговли;
– отзыв своего верховного комиссара из Индии и объявление персонами нон грата индийских военных советников;
– аннулирование виз для граждан Индии;
– угроза денонсации «всех двусторонних соглашений», если Индия продолжит действия, «ведущие к нарушению международного права».
На фоне дипломатических мер развязалась ещё одна, не менее агрессивная кампания — медийная.
Индийские телеканалы, в первую очередь NDTV, Republic TV и Times Now, запустили кампанию с лозунгами: "No more tolerance", "Terror has a postal code — Pakistan", "Strike back now". Эти медийные посылы были мгновенно подхвачены социальными сетями, где хэштеги #PunishPakistan, #Uri2.0, #ModiStrikesBack набрали миллионы просмотров за считанные часы.
С пакистанской стороны в эфир вышел министр информации Аттаула Тарик, который обвинил Индию в «информационном терроризме» и попытке дискредитировать Пакистан перед мировым сообществом. Газеты Dawn, The Nation и Express Tribune опубликовали разоблачительные статьи о «сфабрикованных обвинениях» и «сценарии Мумбаи-2», цель которого — подготовить почву для агрессии.
Социальные сети Twitter (X), Facebook и YouTube стали ареной яростных столкновений сторонников обеих стран. Появились сотни фейковых видео, в том числе якобы с кадрами нападения, якобы с перехваченными переговорами боевиков. Власти обеих стран ограничили доступ к ряду платформ, обвинив друг друга в кибератаках и нарушении информационного суверенитета.
На улицы индийских городов, от Джайпура до Мумбаи, вышли десятки тысяч людей. Протесты переросли в митинги с требованиями «отомстить за Кашмир». В Пакистане, в свою очередь, прошли «Марши за суверенитет», где звучали лозунги в поддержку армии и против «индийского неоколониализма».
По оценке аналитического центра ORF (Observer Research Foundation), более 72% индийцев по состоянию на 25 апреля поддерживают идею «точечных военных ударов» по предполагаемым лагерям боевиков в Кашмире и на пакистанской территории.
Тем временем индийское правительство активизировало координацию с армией: по данным Hindustan Times, в Кашмир переброшены дополнительные части спецназа, в т.ч. отряды «Гаруд», а также активизированы разведывательные БПЛА на линии контроля.
Стратегия жёсткой воды: Инд реинкарнируется в рычаг давления
Решение Индии 24 апреля 2025 года о приостановке действия Договора по Инду (Indus Waters Treaty, IWT) стало настоящей политико-экологической бомбой замедленного действия. Это первое за более чем 60 лет существования соглашения, когда одна из сторон фактически приостановила свои обязательства — несмотря на то, что документ не содержит механизма одностороннего отказа или приостановки. Подписанный в 1960 году при посредничестве Всемирного банка, договор регулирует распределение вод шести рек Инда между двумя странами, обеспечивая базовую стабильность водного баланса в регионе.
Согласно договору:
- Индии передаются три восточные реки: Рави, Биас и Сатледж;
- Пакистану — три западные: Инд, Джелам и Чинаб.
Однако все шесть рек берут начало в контролируемых Индией Гималаях. Это делает Нью-Дели фактическим «хозяином кранов», в то время как Исламабад — критически зависимым downstream-пользователем.
Цифры, от которых зависит жизнь:
- 80% пахотных земель Пакистана орошаются водами рек, указанных в договоре;
- 90% всей пресной воды в стране приходится на бассейн Инда;
- 60% электроэнергии в стране — из гидроисточников, привязанных к тем же водным артериям;
- Более 125 миллионов человек в Пакистане прямо зависят от стабильного водоснабжения Инда — это более 52% населения страны;
- По оценкам World Resources Institute, к 2030 году Пакистан может оказаться в числе 5 стран мира, наиболее подверженных водному стрессу.
В этом контексте слова главы пакистанского МИДа Джалиля Аббаса Джиляни о том, что попытка изменить режим водоснабжения будет «расценена как акт войны», звучат вовсе не как риторика — а как предупреждение о национальном выживании.
На практике полное перекрытие невозможно: нет физической инфраструктуры, позволяющей накапливать и перенаправлять такой объём воды. Однако Индия:
- может не делиться гидрологическими данными о сбросах с дамб (что важно при наводнениях или засухах);
- может увеличить объём воды, используемой в своих ирригационных и энергетических проектах — в том числе через плотины Баглихар, Кишенганга и будущие микро-ГЭС;
- может изменить сезонные циклы сброса воды, что крайне критично для посевных кампаний в Пакистане (особенно пшеница, рис, сахарный тростник).
Бывший глава пакистанской Комиссии по водным ресурсам Мехмуд Азхар уже назвал ситуацию «национальным кризисом», сравнимым с блокадой.
Договор 1960 года не предусматривает механизма его приостановки в одностороннем порядке. Согласно международному водному праву — в частности, Конвенции ООН по использованию трансграничных водотоков (1997) — приоритет отдаётся справедливому и разумному использованию и принципу непричинения значительного ущерба. Индия не ратифицировала эту Конвенцию, но сам Договор по Инду считается частью квазимеждународного обычного права.
По мнению профессора Ромита Сенгупты (Колумбийский университет), Индия рискует подорвать свой имидж как ответственного участника международных соглашений:
«Если Нью-Дели готов прибегнуть к "водному шантажу", это станет сигналом другим государствам о допустимости нарушения устоявшихся норм — будь то в Ниле, Тигре или Амударье».
В каждом из этих случаев вода становилась рычагом давления — но ни в одном не шла речь о двух ядерных державах.
Согласно данным Азиатского банка развития, водная инфраструктура Пакистана требует модернизации. Потери воды достигают 35–40% из-за устаревших каналов и хищений. Введение нестабильного режима водоснабжения со стороны Индии может дестабилизировать:
- экспорт риса (Пакистан — четвёртый мировой экспортер),
- производство сахара (страна входит в ТОП-10),
- а также внутреннее снабжение продовольствием более 70 млн человек в сельских регионах Пенджаба и Синда.
Уроки Ури (2016): «точечная» месть как новая норма. 18 сентября 2016 года боевики атаковали индийскую армейскую базу в Ури, неподалёку от линии контроля. Погибли 19 военнослужащих. Ответ Нью-Дели не заставил себя ждать: в ночь с 28 на 29 сентября Индия провела первую в истории так называемую "surgical strike" — трансграничную операцию спецназа на пакистанской территории, в ходе которой были уничтожены лагеря боевиков. По официальной версии Минобороны Индии, операция прошла без потерь, с точечным поражением целей.
Пакистан, в свою очередь, отрицал факт вторжения и заявил, что Индия «сфабриковала» атаку для внутриполитических целей. Однако сам прецедент стал поворотным: впервые после 1971 года индийские войска официально пересекли линию контроля, заявив об этом публично. Это резко снизило порог допустимости силовых действий для будущих инцидентов.
Пулвама и Балакот (2019): возвращение авиации. 14 февраля 2019 года смертник атаковал колонну индийских полицейских в Пулваме (Кашмир), погибли 40 человек. Ответ был беспрецедентным: 26 февраля ВВС Индии нанесли авиаудар по лагерю группировки «Джаиш-е-Мохаммад» в районе Балакот (Пакистанская провинция Хайбер-Пахтунхва). Это стало первым индийским авиаударом по территории Пакистана с 1971 года.
27 февраля Пакистан ответил собственным авиаударом, и в воздушном бою был сбит индийский МиГ-21. Пилот Винг-коммандер Абхинандан Вардхаман был захвачен в плен и впоследствии возвращён — этот шаг Исламабада позволил деэскалировать ситуацию, но стал индикатором: теперь воздушное пространство и ракетные технологии активно вовлечены в конфликты между двумя державами.
Обе стороны в те дни вели артиллерийские дуэли на линии контроля, и лишь спустя три недели напряжённость была формально снижена.
Ядерный фактор: сдерживание или проклятие? На бумаге — паритет: обе стороны обладают от 160 до 170 боеголовок. Однако характер применения отличается:
Индия придерживается доктрины NFU (No First Use) — «не первый удар», но с оговорками: при масштабной атаке с применением ОМП возможен ответный удар «непропорциональной силы».
Пакистан официально не исключает первого удара — особенно в случае прорыва сухопутной границы индийской армией.
У Пакистана разработана так называемая «тактическая ядерная доктрина»: в случае наступления на Пенджаб армия может применить маломощные ЯО против наступающих дивизий Индии. Это делает любую сухопутную операцию Нью-Дели экзистенциально рискованной.
Цифры риска:
- Индия — пятая армия мира по численности и четвёртая по оборонному бюджету;
- Пакистан — 6-я ядерная держава по количеству боеголовок;
- По данным Stockholm International Peace Research Institute (SIPRI), обе страны продолжают модернизацию ядерного оружия — в частности, Индию беспокоит уязвимость к китайским ракетам, Пакистан — к израильским разведданным, передаваемым Индии;
- Согласно отчету Bulletin of the Atomic Scientists, Индия располагает примерно 8–10 ПУ мобильных БРСД дальностью до 5 000 км (Agni-V), в то время как Пакистан концентрируется на средней дальности (Shaheen-II: до 2 000 км).
Индия активно развивает кибердоктрину, имеет оперативный Киберкомандный штаб и проводит симуляции атак на критическую инфраструктуру (в т.ч. дамбы, энергосети). Пакистан с 2023 года создаёт военный космический центр при поддержке Китая. С 2024 года обе страны располагают спутниками слежения на геостационарной орбите, фиксирующими перемещения БПЛА и ракет.
Индия: выборы, национализм и логика «ударов возмездия»
Премьер-министр Нарендра Моди входит в избирательный цикл 2025 года с мощной медийной машиной, но неидеальными социально-экономическими показателями: уровень безработицы в марте достиг 7,8%, инфляция держится на уровне 6,3%, а рост сельскохозяйственного сектора в 2024 году составил лишь 1,4%. В этих условиях правящая партия BJP усиливает акцент на национальную безопасность, суверенитет и борьбу с терроризмом — три кита электорального мобилизационного нарратива.
В этом контексте теракт в Пахалгаме становится не только трагедией, но и политическим ресурсом. Исторически известно: после каждого обострения с Пакистаном рейтинг Моди взлетал. Так было после Балакота (2019), после отмены автономии Кашмира (2019), и даже после стычек с Китаем в Ладакхе (2020).
Риторика власти сегодня предельно жёстка. Министр обороны Раджнатх Сингх заявил:
«Мы больше не признаем фальшивую дихотомию "государство против негосударственного актора". Террорист, живущий на вашей земле — это ваш солдат».
МВД разрабатывает законопроект, приравнивающий «государственное попустительство терроризму» к военной агрессии. Внутри страны это воспринимается как доказательство «решимости» Моди, с электоральным эффектом, особенно в штате Уттар-Прадеш, где проживает более 200 млн человек.
Пакистан: хрупкое равновесие и власть военных
Пакистан, в отличие от Индии, не входит в фазу прямых выборов, однако переживает острую фазу двойного давления:
- со стороны гражданского общества, возмущённого кризисом цен на продовольствие и энергетику;
- со стороны военной элиты, недовольной утратой контроля над внешнеполитической повесткой.
Правительство Шахбаза Шарифа находится в постоянной конфронтации с армейским истеблишментом, особенно после отставки главы ISI Фаиза Хамида в 2024 году. Возвращение Imran Khan к активной политике (сейчас под домашним арестом) ещё больше раскололо пакистанскую политическую систему.
На этом фоне антииндийская риторика становится единственным общенациональным скрепом. Генерал Асым Мунир, начальник штаба ВС Пакистана, в своём выступлении 25 апреля заявил:
«Индия нарушила табу воды. Это стратегическая агрессия. Мы оставляем за собой все формы ответа».
Таким образом, конфликт с Индией — это платформа для внутренней консолидации, отвлечения от экономического кризиса и давления Запада, особенно США, требующих усиления борьбы с подпольными ячейками.
Радикализация, диджитализация и тени боевых сетей
Современные конфликты на линии контроля давно вышли за пределы географии. Сегодня война ведётся в Telegram, Reddit, TikTok и YouTube — а её главными солдатами становятся не спецназовцы, а радикализированные подростки с доступом к VPN.
По данным Interpol и UNODC, в Южной Азии действует более 25 децентрализованных цифровых сетей, продвигающих идеи насилия против «неверных», «национальных врагов» и «союзников Сионизма и Индии». Основные точки входа: форумы FPS-игр, закрытые Discord-серверы и каналы на даркнете.
Организации вроде «Фронта сопротивления» и «Джаиш-е-Мохаммад» используют мемную культуру, геймерские аватары и нейросетевые синтезаторы голоса для вербовки. Вирусные ролики с подписями "Martyrs of Kashmir", "Digital Mujahideen", "Strike from shadows" набирают сотни тысяч просмотров среди молодёжи от Сринагара до Карачи.
Пакистанская разведка неоднократно заявляла, что трафик метамфетамина и героина из Афганистана финансирует ячейки, действующие в Джеламе, Равалпинди и Пешаваре. Индия в свою очередь утверждает, что часть контрабанды проходит под прикрытием фондов помощи «беженцам из Кашмира».
Обе страны обвиняют друг друга в использовании негосударственных акторов как прокси-сил, но при этом сами уязвимы перед мутирующими формами асимметричного насилия. Это создает не только угрозу гражданам, но и заминированный ландшафт для любой попытки деэскалации: любая провокация может быть использована как предлог для эскалации.
На грани огня: сценарии будущего и пределы сдерживания
Эскалация между Индией и Пакистаном в апреле 2025 года — не первый случай, когда регион оказывается на краю войны. Но сегодня конфликт приобретает новый многослойный характер: он затрагивает не только военную сферу, но и водную безопасность, киберсреду, международную дипломатию и продовольственные цепочки. В этой ситуации возникает ключевой вопрос: куда идёт кризис — к управляемой эскалации или к разрушительной войне?
Сценарий 1: «точечная эскалация» — на уровне 2016 и 2019 гг.Наиболее вероятный сценарий. Индия наносит ограниченные авиаудары или спецоперации по территории, контролируемой Пакистаном — официально против инфраструктуры террористов, но с высокой символической нагрузкой. Возможен обстрел лагерей в Азад Кашмире или вдоль трассы CPEC. Пакистан отвечает артиллерией или ограниченными ракетными ударами, после чего стороны возвращаются к дипломатическим каналам при посредничестве ООН, Китая или стран Залива.
Вероятность: высокая (≈70%)
Управляемость;
Политическая выгода для обеих сторон;
Риск ошибок наведения и гибели гражданских;
Возможность выхода за пределы «точечного» формата.
Сценарий 2: локальная война в Кашмире.Конфликт перерастает в сухопутное наступление вдоль линии контроля, сопровождаемое обстрелами, авиацией и тактическими манёврами. Такая эскалация способна продлиться 10–15 дней и затронет до 500 км² территории. В ход могут пойти крылатые ракеты (БрахМос, Шахин-1), системы РСЗО, штурмовая авиация.
Но именно здесь появляется ядерный фактор — Пакистан, согласно своей доктрине, может применить тактическое ЯО в случае сухопутного вторжения.
Вероятность: умеренная (≈25%)
Военное давление на Исламабад;
Высочайший риск неконтролируемой эскалации;
Ядерная неопределённость.
Сценарий 3: полномасштабная война. Наименее вероятный, но наиболее разрушительный сценарий: открытое военное столкновение с мобилизацией сотен тысяч солдат, ударами по крупным городам, объектам энергетики, инфраструктуре и, возможно, применением ядерного оружия.
По оценке SIPRI и Brookings Institution, первые 10 дней такой войны могут привести к гибели от 100 до 500 тысяч человек. Использование даже ограниченного ЯО нанесёт непоправимый урон не только Индии и Пакистану, но и странам региона (Афганистан, Иран, Китай) из-за радиационного фона и гуманитарного коллапса.
Вероятность: низкая (≈5%)
Реализует угрозу полного разрушения;
Противоречит стратегической рациональности обоих государств;
Гарантирует международную изоляцию и экономическую катастрофу.
Ядерное оружие сдерживает крупную войну, но не гарантирует защиту от «ползучей эскалации». История Израиля и Ирана, Северной и Южной Кореи показывает: локальные удары возможны даже между государствами, обладающими ядерным потенциалом. Особенно, когда действуют прокси-группировки и негосударственные акторы, как в случае с «Фронтом сопротивления».
Угроза ядерного удара может быть обойдена при помощи точечной, но масштабной эскалации ниже порога взаимного уничтожения. Именно в эту серую зону, скорее всего, и будет сползать кризис — с рисками, которые никто не сможет полностью контролировать.
… Апрель 2025 года стал поворотным. Индия и Пакистан стоят не просто на грани конфликта — они находятся внутри него, только пока в латентной фазе. Сценарий ограниченной эскалации крайне вероятен. Полномасштабная война — менее. Но даже малый удар в эпоху медийных зеркал может вызвать реакцию цепной катастрофы.
Вопрос стоит не в том, будет ли война — а в том, удержатся ли государства внутри планируемой зоны удара, или уступят волне эмоционального национализма. Южная Азия стоит на краю не потому, что хочет войны — а потому что ещё не договорилась о мире.